Дискуссии о нации и национализме в современном русскоязычном мире становятся всё более активными и заметными, втягивая в себя представителей самых разных взглядов, что само по себе свидетельствует об актуальности этой темы, её растущей значимости для общества и государства. Даже действующая российская власть заявила свой национальный проект (создания «российской нации»), что стало символическим признанием со стороны Кремля национальной перспективы будущего. При этом русская ситуация в этом плане имеет ряд очень своеобразных черт, определяющих как уникальность тех проблем, с которыми приходится сталкиваться, так и характер хода самих дискуссий о нации, их восприятия в широких кругах. Определяются они главным образом тем местом, которое отводилось русскому народу в предшествующую эпоху, в Советском Союзе.

В первую очередь надо заметить, что у русских по сей день фактически нет своей традиции националистической мысли. Ранний русский национализм, формировавшийся в начале ХХ века, после 1917 г. попал под жёсткий запрет, а большинство его деятелей были уничтожены. Удар был столь сильным, что существенного развития он не получил даже в эмигрантской среде. Не возродился он и за годы советской власти.

Замечу, это принципиально отличало русскую ситуацию от любого другого народа бывшей Российской империи: для всех остальных националистическая мысль была не только признана, легализована, но и получила официальный и «единственно верный» статус. Более того, во многих случаях националистические идеологии сознательно создавались на почти пустом месте, то есть для народностей, никакой потребности в национальных формах мысли ещё не испытывавших. Почти все советские нации были созданы сверху, и националистическая мысль, при определённых идеологических ограничениях (борьбе с «буржуазным национализмом»), им просто декретировалась. На неё работали не только представители национально-сознательной интеллигенции, но и вся сфера гуманитарной науки страны.

Советский Союз представлял собой огромную националистическую фабрику. Она принимала на свои станки гигантские и весьма разрозненные массы этнических групп, а на выходе выдавала вполне современного вида нации. Нации с хорошо усвоенным национальным самосознанием, с нормированными и неплохо развитыми литературными языками, со всеми формами национальной политической жизни, а в большинстве случаев и с решёнными (довольно жёсткими способами) проблемами с различного рода меньшинствами. В этом смысле распад Союза был логическим завершением всего начатого в 1917 г. процесса, ведь националистическая форма мысли обязательно требует в качестве закономерного итога национального суверенитета и независимости.

Единственный (из крупных) народ, которому в СССР было отказано во всей этой процедуре создания современной нации, был русский. И сделано это было глубоко осознанно и теоретически обоснованно. Сдерживание «старшего брата», то есть запрет на его политическую субъектность, одновременно с прославлением прогрессивного характера «национализма малых наций», было залогом сохранения единства страны: этнически русские люди составили в советском доме своего рода связующий материал для создаваемых кирпичиков-наций, которым в свою очередь был предоставлен максимум национальных прав. Так и РСФСР оказалась единственной ненациональной союзной республикой, которая даже внутри себя, имея немало национальных автономий, не допускала какого-либо подобия форм русской нации (что полностью унаследовано и современной РФ).

Националистическая мысль была для русских абсолютно табуированной сферой. Утверждалось снисходительное отношение к любым проявлениям национализма «малых народов», но «национализм большой нации» отождествлялся с нацизмом. Ассоциация, при всей своей крайней неадекватности, однозначно пугающая: любой русский человек чувствовал крайнюю чуждость нацистской идеологии русской культуре, а кроме того, она была признана преступной международным сообществом и именно благодаря героической победе нашего народа в Великой Отечественной войне. Такая ассоциация делала любой росток русской национальной мысли общественно осуждаемым, да и просто преступным в глазах самой же русской общественности. А то, что нация является победившей формой государственной и международной жизни в Европе, причём во многом как раз благодаря исходу Второй Мировой войны, говорить было не принято. Этому способствовал официально принятый примордиалистский подход в национальном вопросе: утверждалось древнее существование всех наций, а государственная националистическая практика описывалась лишь как законная «реализация права наций на самоопределение». Право, которое для русских утверждалось как ненужное. В конечном счёте, русский народ самоопределяется в «дружбе с другими народами», а не в политической субъектности.

Впрочем, ассоциации национализма и нацизма помогал и весь советский дискурс «национальности», принятый как официальный и имевший даже выражение в законах. Советское понятие «национальности», окончательно закреплённое Конституцией 1936 г., имело корни (как и коммунизм) как раз в немецкой общественной мысли первой половины века, то есть действительно обладало своего рода «зарядом нацизма». «Национальность» мыслилась как биологическая категория, наследуемая «по крови» от родителей (хотя бы от одного из них) и составлявшая важнейшее качество гражданина, пожизненно закреплённое в его паспорте. В рамках таких понятий любой проект «русской нации» действительно оказывался близок немецкому нацизму – и это, кстати, та опасность, которая актуальна для русских по сей день.

Распад Союза застал русских врасплох: в параде суверенитетов постсоветских наций русские участия не принимали. А идейная реакция на происходящее свелась к развитию советских же понятий, только теперь полностью распространяемых на все народы бывшего СССР: осуждение национализма в любых его проявлениях, и уже не важно – больших наций или малых. Правда, с этим осуждением русские остаются одиноки. Да и до его практической реализации дело не дошло: национальные автономии в РФ не только сохранили, но и упрочили свои национальные формы.

Между тем западная социологическая мысль за вторую половину ХХ века проделала огромный путь в осмыслении этого главного феномена западной жизни современной эпохи – нации. Современная нациология очень глубоко осмыслила то, что представляют собой и как складываются нации, став одновременно и фактическим обоснованием современных форм национальных и межнациональных отношений. С некоторой раскачкой в 1990-е годы российское общество всё же начало проявлять интерес к этой области: стали переводиться классические западные исследования, писаться обзоры и аналитика, осваивающие чуждый дискурс нации.

Эта догоняющая работа по ознакомлению и адаптации западной мысли о нации второй половины ХХ века – также важнейшее свойство современных российских дискуссий о нации, заметно меняющее их тон и содержание на протяжении прошедших двух десятков лет. Собственно, российская гуманитарная и политическая общественность (правда, ещё довольно малая её часть) начинает заново знакомиться с тем, что такое нация и национализм, какую роль они играли в истории и какое место они занимают в современном мироустройстве. Осваиваются модернистская и конструктивистская парадигмы нациологической мысли, различения между этническими и гражданскими национализмами, специфическая проблематика современных споров о нации.

Это своего рода ученический этап русского осмысления феномена нации, и он ещё далёк от завершения. Однако он необходим и актуален для учёных и общественных деятелей самых разных идейных направленностей – как национальной, так и анти-национальной. И в этом же плане большое значение имеет и ознакомление с наследием русского дореволюционного национализма, оставившем после себя немало текстов, до сих пор плохо знакомых русскому обществу. Их изучение и новая актуализация крайне важны для возобновления прерванной традиции мысли, одновременно давая мощный толчок её новому развитию.

При этом для русских дискуссий о нации имеет принципиальное значение ряд очень своеобразных проблем, точнее сказать вызовов, на которые русская общественная мысль вынуждена реагировать и искать свои варианты ответов.

В первую очередь таким вызовом является украинство и близкие к нему, отчасти реализованные или только задуманные проекты (белорусская нация, казакийство). Искусственное создание коммунистической Москвой на основе западнорусского населения новых наций, введение в сознание русского народа Западной Руси новых форм идентичности и даже новых самоназваний раскололо русский народ и поставило под вопрос всё его традиционное самосознание, его представление о себе и своей истории. Не случайно то, что происходит сейчас на Украине, столь чувствительно воспринимается в России, а «Оранжевая революция» оказала на внутрироссийскую государственную и общественную жизнь чуть ли не большее влияние, чем на украинскую. Вызов украинского национализма, процессы украинизации и противостояния им на Украине – важнейшая тема всей русской мысли, во многом задающая её тематику и направленность.

Другой вызов для современной русской национальной мысли, оказывающий на неё огромное воздействие, – это западная русофобия. Старая советская пропаганда мирного сосуществования и интернационализма, равно как и крайне европоцентричная модель марксистской истории не давали услышать проблему укорененной в западной культуре русофобии: негативное отношение принято было объяснять политическими противоречиями Холодной войны и антагонизмом с капиталистическими элитами. По-настоящему тема русофобии (в том числе и внутренней) стала актуальной только в 1990-е гг. и с тех пор общественный интерес к ней только растёт. Большую роль играют многочисленные теперь контакты с западными народами, а также значительное присутствие продуктов западной культуры в русскоязычном информационном пространстве. Последние годы также большое значение приобрели публикации переводов статей западных СМИ о России и русских, ставшие здесь одними из самых читаемых текстов. Негативный внешний имидж, открытые проявления неприязни и ненависти к русским, которые трудно объяснять только политическими противоречиями, заставляют по-новому взглянуть на международные отношения и положение русских и России в мире.

Большое значение в этом процессе приобрела Польша: её политика в отношении России и её соседей, выступления её деятелей в СМИ и с трибун международных форумов, стиль её журналистов писать о России. Ещё недавно почти не замечаемая страна стала приобретать для русских всё более значимый образ «враждебного иного». Во многом именно это создаёт общественный запрос на появление политики, основанной на понятиях о русских национальных интересах.

На фоне этого приобретает всё большую значимость и цивилизационная тематика. До сих пор нет более-менее общего представления о месте русского народа среди других народов. Но возрастающая активность мусульманского мира (в том числе и внутри России) и отторжение со стороны Запада вызывают массовый интерес к специфике русской культуры и русской исторической судьбы. И здесь важнейшим вопросом является также и то, насколько национальные формы жизни, собственно «нация», согласуются с нашей культурой, имеющей корни в Православии и в историческом опыте жизни на Восточноевропейской равнине. Ведь нельзя не заметить определённую чуждость русской культуре западной по происхождению идее нации, что находит своё выражение в нежелании принимать соответствующий дискурс со стороны целого ряда консервативных мыслителей современной России.

Но важнейший вызов – тот, что современная Россия и всё постсоветское пространство так и не обрели своих завершённых форм: вполне очевидно, что местные государственности, созданные ещё большевиками, очень несовершенны и им предстоит трудный период внутреннего реформирования, а наверняка и кардинальных трансформаций. Даже весьма успешные советские национальные проекты не были доведены до цельных форм и нередко теперь находятся в кризисе. Для такой же страны, как современная Россия, понятие о «нации» может оказаться ещё более значимым, чем для её соседей, и в первую очередь это из-за того, что она не наследует даже советского национального проекта. При этом русские остаются последним крупным народом Европейской части света, не обладающим не только своим nation-state, но и самыми простыми институтами самоуправления хотя бы на уровне культуры. Примечательно, что такую неизбежность национального будущего признаёт даже официальная российская власть, выступая со своими проектами. Например, В.Сyрков в своей книге «Национализация будущего» написал: «Суверен-демократический проект относится к　числу допускающих будущее, и　не　какое-нибудь, но　отчетливо национальное». Впрочем, крайняя спорность современных российских официальных проектов «российской» нации уже стала общепризнанной.

Дискуссии о нации и национализме становятся важнейшим фоном и содержанием русской общественной жизни, привлекающим к себе всё больше внимания. И несомненно, что именно в этих спорах рождается наше будущее. «Нация возникает с того момента, когда группа влиятельных людей решает, что именно так должно быть» (Т.Эриксен). И особенно важным представляется то, чтó эта «группа влиятельных людей» понимает при этом под «нацией», как она представляет себе её природу и свойства. То, как будет проходить дискуссия о природе нации в современном российском обществе, определит в результате то, каким это общество будет завтра. И облик будущей нации будет напрямую зависеть от того, на основании каких понятий общество будет формировать свою национальную жизнь.