2010-12-23 Олег Неменский

События второй недели декабря действительно всколыхнули общество и стали основной темой для обсуждений во всех СМИ, да и, наверное, во всех квартирах. Однако бросается в глаза сильное размежевание общества на тех, кто этого уже давно ждал, и тех, кто уж никак не мог предполагать, что такое у нас вообще возможно. Последние шокированы и, как слепые котята, пытаются найти хоть какую-нибудь опору в непостижимой реальности.

Вообще, несколько странно, что место главного «шокирующего» события заняла именно Манежная площадь. Видно, у нас просто отвыкли от больших митингов. Более впечатляющим является факт шествия 7 числа нескольких тысяч человек по вечерней Ленинградке – кажется, впервые русские смогли стихийно сорганизоваться и проявить очень оперативный и организованный протест на преступные действия госорганов. А на Манежке был просто заранее подготовленный митинг протеста, который попыталась разогнать милиция. Разве что само место проведения не позволило его замолчать, и он получил большой общественный резонанс, так как отвечал чувствам очень многих (а если судить по соцопросам – так и подавляющего большинства).

Да, таких событий давно не было. И всё же это не ново. А вот того, что случилось в Москве 15 декабря, не было здесь ещё никогда: весь город покрылся горячими точками межнациональных конфликтов, драк. И участвовали в них не отдельные «представители радикальной молодёжи» - конфликт стал открытым, общественным. И впервые на улицах было так много ожесточённых ребят школьного возраста, более того – много девушек, совсем даже девчонок. Важно, что инициаторами всего этого оказались «гости столицы» – это соответствует общему характеру конфликтной ситуации: роль раздражителя принадлежит именно им. Но в каждом конкретном случае уже трудно определить, кто виноват – мы вошли в новую реальность открытого межэтнического конфликта, и участвуют в нём так или иначе все. О том, что эта новая реальность нас ждёт и приближается всё быстрее, говорить приходилось давно. Но все эти слова воспринимались властью как «нагнетание» и «разжигание». Она и теперь склонна видеть причину произошедшего именно в словах.

Есть один сюжет, которым очень часто пытаются объяснять неприятную реальность. Звучит он примерно так: «всё было хорошо и всем было хорошо, но потом пришла кучка гнид, которая всё испортила». Чаще всего с этой моделью приходится сталкиваться при описаниях исторических сломов: была, например, старая добрая Россия, а потом пришли большевики и всё испортили; был наш великий Советский Союз, а потом пришли демократы и всё испортили; и т.д. Весь вопрос тогда переносится с анализа реалий «до слома» на психологическую природу этих «гнид»: какая муха их укусила и что за чёрные идеи их направляли. Идеи, несомненно, злые и подлые, так как были обращены против добра и всеобщего благоденствия.

Это, наверное, нормально, когда через такие нехитрые схемы люди пытаются преодолеть что-то труднообъяснимое, и защитить свои исторические симпатии. Это даже нужно: часто именно любовь к далёкой эпохе помогает сохранить в человеке патриотические чувства, которым не находится оснований во дне сегодняшнем. Но становится страшно, когда такими же рассуждениями считает возможным руководствоваться государственная власть в своей актуальной политике. Однако именно это мы видим в оценках событий со стороны «Кремля» и всей той «прогрессивной общественности», которая может критиковать эту власть по многим поводам, но только не за её национальную политику.

Причиной конфликтов объявлена ксенофобия и связанный с ней экстремизм. Это те самые «злые мысли», которые управляют разгулявшимися «гнидами», только и думающими, как бы сделать какую-нибудь гадость и прервать межнациональный мир. Никаких причин в реальности искать нельзя, так как это просто неприлично: можно оказаться в компании с этими же «гнидами». Думать можно только о том, как бы «лучше воспитывать детей», объяснять школьникам, «что такое хорошо, а что такое плохо», проводить разъяснительные работы с молодёжью и т.д. Традиционные телеэксперты от имени всей телеинтеллигенции призывают бороться с ксенофобией, Партия выдвигает идею менять школьные программы, Президент вообще хочет всех «паковать по полной программе». Общим трудом старательно создаётся уже так хорошо известный призрак страшного «русского фашизма», в ком корень всего зла и главная опасность. Примечательно, что призыв бороться с ксенофобией основан на абсолютном признании субъективной вины только за русской стороной, ведь «ксеносы» здесь именно кавказцы. Они в таком качестве имеют полную гарантию невиновности.

Объяснять все межнациональные проблемы «русским фашизмом» - старая политтехнологическая идея, и как таковая она неплохо работает. Только вот власть сама себя этим отстраняет от социальной реальности, оставляя её только тем, кого она и называет «русскими фашистами». Сам основной способ «борьбы с ксенофобией» - замалчивание проблем, когда просто запрещается говорить о национальной подоплёке преступлений – гарантирует только их накапливание. Другой же способ (тоже, кстати, уже давно банальный, и более полувека назад сформулированный Лео Штраусом) – т.н. reductio ad Hitlerum, то есть сведение всей возможной дискуссии по проблеме к обвинению в нацизме, сам по себе этот нацизм и создаёт. Нацистская логика абсолютно господствует в самой критике русских националистов, и это и есть главный идейный источник нацизма в современной России. К сожалению, такие критиканы действительно думают, что кого-то «на Манежке» смущают именно расовые признаки кавказцев, или что кто-то там хотел утвердить «превосходство» русских. Так упорно сеются в общественном сознании нацистские идеи. Пока что они не дали больших всходов, но нетрудно представить себе, как этот путь вполне может привести потом к власти именно нацистов. И мы не можем быть уверены, что этот идейный комплекс не одолеет нормальный русский патриотизм.

Очень важно, что бунт русских оказался не бессмысленным и не беспощадным. Жертв было совсем мало, люди были слабо вооружены, а результата добились – привлекли внимание к проблеме и заставили милицию вновь арестовать виновных в убийстве того русского парня. То есть они добились справедливости, одновременно показав, что только так её сейчас и можно добиваться. Сама власть, можно сказать, постаралась, чтобы понятие о справедливости теперь всё яснее ассоциировалось именно с русским национализмом.

И впервые русское гражданское общество, точнее сказать его зачатки, проявило себя с самой неожиданной стороны – через фанатские связи. Футбол всегда и везде был вполне очевидным и весьма эффективным способом отвлечения молодёжи от политики. Никакие «Русские марши» или любого рода политические уличные мероприятия не могли даже близко сравниться с количеством народа, приходящего на футбольные матчи. Чувства фаната всегда были ярче и выражались громче, чем чувства протестующего против действий власти. Не было бы футбола и сопутствующей ему фанатской субкультуры, господам у власти приходилось бы гораздо сложнее – энергия уличных действий оборачивалась бы против них.

Этот механизм футбола как «громоотвода» протестных настроений работает очень хорошо в самых разных частях света. Но сейчас в России он сломался. Вдруг оказалось, что фанатские организации – это и есть гражданское общество. Что они могут выражать свои позиции так, как никто больше в современной России, и могут заставить власть считаться с собой. И всё это уже – не про футбол. Когда начальствующий мент пытался заигрывать с ними на Ленинградке – мол, «я тоже болею за Спартак» – он получил чёткий ответ: «Какая разница, за кого ты болеешь? Здесь русских убивают!». И оказалось, что ему больше нечем заигрывать, да и возразить тоже нечего. Скажи он им «Я тоже русский и разделяю ваши чувства» - начальствующим быть перестал бы. Такие служаки власти не нужны.

То, что именно фанатские структуры оказались способны на выражение национального протеста, на самом деле вполне естественно. И не в том дело, что фанаты склонны к «крайним идеям» и «маргинальным идеологиям», как это пытаются представить. Просто фанатство – это то немногое, что по сей день работает через натальные корни: парень из Дагестана не будет болеть за тот же «Спартак», он будет болеть за дагестанские команды, где бы ни жил, а за «Спартак» будут болеть именно те, чьи корни в Москве. Футбол интернационализируется, но фанатство футбольных клубов остаётся «местным» - оно оказалось близким к «чувству Родины» – где бы ты ни жил, а болеешь всё равно «за своих».

В свете произошедших событий прямой интерес власти – разрушение фанатских организаций как «сообществ местных» и очевидного проявления гражданского общества. Но она сама же попала в свой капкан: пытаясь канализировать общественный протест молодёжи в футбол, только что приняла на себя обязанности проведения Чемпионата мира 2018 г. И теперь просто обречена на то, чтобы выделять на эту сферу большие деньги. Деньги, которые в некоторой и довольно значимой своей части пойдут и на укрепление фанатских организаций и вообще футбольно-фанатской субкультуры. А значит – и на укрепление тех немногих горизонтальных общественных связей с местной спецификой, которые, как оказалось, ещё могут организовывать протест и управлять улицей.

И очень важно, что вопрос о межнациональных отношениях в России стал публичным уже теперь. Ведь русские пока что имеют дело в основном с первым поколением приезжих с Кавказа. Но надо хорошо понимать, что даже с третьим поколением будут те же самые проблемы, только вот возвращаться им будет уже некуда. Так, во Франции недавние погромы организовывали именно мигранты второго-третьего поколений, то есть люди, которые уже никакой прямой связи с исторической родиной не имеют, а нефранцузскую культуру сохранили.

При этом очень важно понимать, что в Центральной России нет собственно межэтнических конфликтов. Таковые можно найти только на некоторых окраинах страны. А протест против «засилья кавказцев» – это как раз протест прóтив этнизации социальной сферы, а не за. Русские не привыкли к тому, что отдать ребёнка в хорошую школу, занять то или иное рабочее место или получить то или иное наказание за преступление можно по-разному в зависимости от твоей «национальности». Русские не готовы согласиться на то, что в каждодневной своей жизни им приходится играть не на равных с теми, за кем стоят этнокорпоративные силы. Русские смирились с имущественным неравенством, но не готовы принять неравенство национальное. За русским человеком никто не стоит: его этничность ему не помогает. А вот почувствовать себя неполноправным нацменьшинством удалось в тех или иных ситуациях уже многим. Странное чувство для русского человека на Русской земле. Вот и декабрьские протесты прошли под лозунгом осуждения убийц по закону, как равных с другими гражданами. Это протест против этнической исключительности, ставшей нормой в современной России. И такой протест поддерживает большинство, даже несмотря на то, что это упорно называют «фашизмом». Русским было привычно, что их страна – она «для всех», однако им непонятно, почему она стала столь определённо не для русских.

Но столь массовая поддержка протестующих (более 80%) объясняется не только чувством ущемлённости за своё русское происхождение. Ещё более массовым, почти всеобщим стало простое бытовое раздражение. И это очень важно подчеркнуть: любой национальный конфликт на русских территориях России – на самом деле бытовой.

У нас часто противопоставляют преступления «бытовые» и «на национальной почве». На самом деле это противопоставление искусственно. Да, бытовые конфликты могут происходить на самых разных основах – семейной, соседской и т.д. Но также и национальной – у нас почти все межнациональные конфликты – бытовые. Процент преступлений, совершённых только на основе ненависти к представителям другой национальности, уверен, совсем малый. А в большинстве случаев мы имеем с национальной почвой бытовых конфликтов. Вот и в случае с Егором Свиридовым – национальная основа несомненна, но вот спор за такси – вполне себе бытовая ситуация. Бытовая, и даже банальная – она нередко случается и между русскими. Вот только иначе заканчивается.

Вообще, быт – уникальное русское понятие. Заметьте, оно не переводится на другие языки – только через выражения, причём их смысл не вполне адекватен нашему слову. Однако оно так привычно и естественно: мы каждый день его употребляем и хорошо знаем о той сложной, очень разноплановой реальности, которая за ним стоит. Мы даже говорим о таком явлении, как бытовая культура – и хорошо понимаем, что это далеко не только «культура потребления». Это вообще не только и не столько сфера материальных отношений, это сфера каждодневного взаимодействия людей друг с другом. И жить в «коммуналке», то есть вести общий быт мы можем, только если у нас есть общая бытовая культура. А у русских и у приезжих из мусульманских стран Кавказа она слишком разная. Русские могут хорошо адаптироваться к чужой бытовой культуре, когда живут в иноэтничной среде. Но это не значит, что они готовы отказываться от неё у себя дома.

Может, это называется ксенофобией. Но это не нелюбовь к «носам другой формы». Это страх перед крушением бытовых устоев, и так с таким трудом налаживаемых; страх разрушения бытового склада жизни на улице, в магазине, в школе, на работе, во дворе… И это страх перед таким явлением, как «бытовой национализм» – тоже совсем не переводимое, оригинальное наше понятие, обозначающее агрессивное введение этнических различений в бытовую социальную реальность. Примечательно, что и русские националисты никогда не выступают апологетами того, что этим выражением обозначается, а даже как раз наоборот. Под «бытовым национализмом» скрывается проникновение в нашу каждодневную жизнь принципиально чуждых нам различений и дискриминаций, тем более опасных тем, что его проявление со стороны одних общественных групп вызывает его и со стороны других. Плохо в результате становится всем.

Кстати, популярность на Западе идеологии «мультикультурализма», то есть совместного проживания на одних территориях и в единой политической системе культурно разных этносоциальных групп, можно объяснять именно тем, что в западных языках нет понятия «быта». И теперь, в общем, уже наглядно, что этот проект проваливается. «Семейная» лодка современных многокультурных «политических наций» разбивается именно о быт. В этом смысле само понятие «быта» – это то богатство русской культуры, та сила её осмысления реальности, которая позволяет нам раньше и глубже понять всю эту проблему, грозящую вскоре покрыть карту Запада бесчисленными горячими точками. Если, конечно, мы не будем слепо и упорно продолжать идти за западными образцами, уже и так очевидно себя скомпрометировавшими.

Но реакция российской власти на события 7-15 декабря оказалась до крайности неадекватной. Неудивительно: наша политэлита за последние 20 лет сумела оградить себя особыми бытовыми условиями и просто не слышит этого конфликта, искренне полагая, что недостаток истощённых русских трудовых ресурсов можно замещать мигрантами. Несомненно, что она плохо владеет ситуацией, хотя и пытается использовать её в своей политической игре.

При этом в Кремле, как видно, решили, что раз нельзя просто заставить слушаться силой, то главным методом управления должен стать метод внушения. Чтобы не было межэтнических конфликтов, народ надо отучать от ксенофобии и внушать, что все, живущие в России, суть один народ – россияне и должны друг друга любить. Мол, если все это внушить, а всяких «гнид», высказывающих альтернативные точки зрения, изолировать, то тогда народ будет паинькой. Так, вместо государства, управляющего реальными процессами, мы постепенно получаем государство внушения, государство пропаганды. Не случайно последнее время в Сети стал столь популярным персонаж «гипножабы»: у нас государство – это своего рода Гипножаба, а никакой не Левиафан. СССР – тоже государство с сильной пропагандой – и то был лучше: там была идеология сама по себе, и даже власть была вынуждена с ней считаться – нередко даже больше, чем простой народ. Теперь же место идеологии заняли ситуативные кампании внушения – в зависимости от возникающих проблем.

Проблема такого положения дел в том, что и политическая элита постепенно приобретает своего рода «мировосприятие гипножабы»: она сама верит в свой гипноз. И её реакция на «Манежку» вполне характерна: это сложный комплекс чувств гипнотизёра, когда объект его воздействия вдруг открывает глаза, встаёт и смеётся ему в лицо. Очнувшись от шока, государственный муж сразу хочет спрятать такого наглеца: посадить, изолировать, «запаковать по полной». А тут – видишь как – целая площадь таких, а то и много площадей… Ещё немного – и вся страна.